Becoming. Моя история  - Мишель Обама

Зал взорвался аплодисментами. Я посмотрела на сцену с огромной гордостью. «Америка, наш час настал, – сказал Барак. – Наш час настал». Его выступление в ту ночь придало кампании импульс, катапультировав Барака вперед. Он стал лидировать примерно в половине опросов в Айове и только набирал обороты перед предстоящим съездом партии.

После Рождества, когда до окончания кампании в Айове оставалось около недели, нам показалось, что в холодную зиму Де-Мойна мигрировала половина Саутсайда. Появились мама и мама Кей. Приехали мой брат и Келли с детьми. Приехал Сэм Касс. Валери, которая присоединилась к кампании ранее осенью в качестве советника Барака, приехала вместе со Сьюзен и отрядом моих подруг с их мужьями и детьми. Я была тронута, когда увидела там своих коллег из больницы, наших друзей из Sidley & Austin, профессоров права, которые преподавали вместе с Бараком. Помня золотое правило кампании «используй каждый момент», все они стали нам помогать сделать последний рывок: информировать местные отделения, ходить к избирателям в нулевую температуру, разговаривать с Бараком и напоминать людям об электоральных мероприятиях. Кампания усилилась еще сотнями помощников, которые съезжались в Айову со всей страны на финишную неделю, они останавливались дома у местных активистов. Для встречи с избирателями все они каждый день ездили по маленьким городкам и по дорогам, покрытым гравием, добирались в самые отдаленные районы штата.

Сама я почти не бывала в Де-Мойне, проводила по пять-шесть мероприятий в день, которые заставляли меня мотаться туда-сюда по штату с Мелиссой и Кэти в арендованном минивэне, за рулем которого меняли друг друга волонтеры. Барак также был в разъездах с выступлениями, он уже практически охрип.

Независимо от того, как далеко мы должны были уезжать, я каждый день возвращалась в Residence Inn в Уэст-Де-Мойне, наш домашний отель, к восьми часам вечера, чтобы уложить Малию и Сашу спать. Они, конечно, едва замечали, что меня нет рядом, потому что весь день проводили в окружении двоюродных братьев и сестер, друзей и нянь, играли в игры в гостиничном номере и ездили на экскурсии по городу. Однажды вечером я открыла дверь, надеясь плюхнуться на кровать и провести несколько минут в тишине, и нашла наш номер полностью усыпанным кухонной утварью. На покрывале валялись скалки, на маленьком столике – грязные разделочные доски, на полу – кухонные ножницы. Абажуры и экран телевизора были покрыты белой пылью… неужели мукой?

– Сэм научил нас делать пасту! – объявила Малия. – Мы немного увлеклись.

Я рассмеялась. Я волновалась, как девочки перенесут свой первый рождественский отпуск вдали от прабабушки на Гавайях. Но, к счастью, мешок муки в Де-Мойне оказался прекрасной заменой пляжного полотенца в Вайкики.

Через несколько дней, в четверг, съезд партии начал свою работу. Мы с Бараком зашли в фудкорт в центре города Де-Мойн в обеденный перерыв, а затем отправились по местам собраний, чтобы поприветствовать как можно больше избирателей. Поздно вечером мы присоединились к семье и друзьям за ужином, благодаря их за поддержку в течение всех этих сумасшедших одиннадцати месяцев с момента объявления кандидатуры Барака в Спрингфилде. Я раньше встала из-за стола, чтобы вернуться к себе в номер и подготовиться к выступлению Барака, выступлению победителя или выступлению побежденного, но уже через несколько мгновений Кэти и Мелисса ворвались ко мне с новостями из штаба кампании: «Мы победили!»

Мы были вне себя от радости и кричали так громко, что в нашу дверь даже постучалась сотрудники охраны, чтобы узнать, все ли у нас в порядке.

В одну из самых холодных ночей в году рекордное число айовцев – почти вдвое больше, чем четыре года назад, – пришли в районные участки. Барак победил среди белых, черных и молодых. Более половины избирателей никогда раньше даже не участвовали в выборах, и именно эта группа людей, вероятно, и помогла обеспечить победу Барака. Ведущие новостных телеканалов наконец-то добрались до Айовы и теперь пели дифирамбы этому политическому вундеркинду, который с легкостью победил машину Клинтонов, а также бывшего кандидата в вице-президенты.

В тот вечер во время победной речи Барака, когда мы вчетвером – Барак, я, Малия и Саша – стояли на сцене Хай-Ви-холла, я чувствовала себя великолепно. Даже немного раскаивалась. Может быть, подумала я, все, о чем Барак говорил эти годы, действительно возможно. Все эти его поездки в Спрингфилд, все его разочарования из-за того, что он делает недостаточно, весь его идеализм, вся его искренняя вера в то, что люди попросту не способны пройти мимо ценностей, которые они разделяют, сама идея того, что в политике можно чего-то добиться, – возможно, все это правда.

Мы добились чего-то исторического, чего-то монументального – не только Барак, не только я, но и Мелисса, Кэти, Плуфф, Аксельрод и Валери, и каждый молодой сотрудник, каждый доброволец, каждый учитель и фермер, пенсионер и старшеклассник, которые проголосовали в ту ночь за что-то новое.

Было уже за полночь, когда мы с Бараком отправились в аэропорт, чтобы покинуть Айову, зная, что не вернемся туда в течение нескольких месяцев. Мы с девочками возвращались домой, в Чикаго, на работу и в школу. Барак летел в Нью-Гемпшир, где до праймериз оставалось меньше недели.

Айова изменила всех нас. Мне, в частности, она подарила настоящую веру. Теперь мы должны были поделиться ей со всей остальной страной. В ближайшие дни наши активисты из Айовы разъедутся по другим штатам – Неваде и Южной Каролине, Нью-Мексико, Миннесоте и Калифорнии – и продолжат распространять уже подтвержденную весть о том, что перемены возможны.

17

Когда я училась в первом классе, один мальчик ударил меня кулаком в лицо. Кулак просто вылетел из ниоткуда, как комета. Мы выстроились в очередь на обед, обсуждая темы, актуальные для шестилеток и семилеток, – кто быстрее бегает и почему у цветных карандашей такие странные названия, – и вдруг меня ударили. Не знаю почему. Я забыла имя мальчика, но помню, как ошеломленно на него посмотрела. Нижняя губа сразу распухла, глаза горели от слез. Слишком потрясенная, чтобы злиться, я убежала домой к маме.

Мальчик получил выговор от учителя. В школу пришла мама, чтобы лично взглянуть на обидчика и оценить, какую угрозу он представляет. Саутсайд, который, должно быть, гостил в тот день у нас дома, ощетинился и настоял на том, чтобы поехать с ней. Меня не посвятили в детали, но между взрослыми состоялся какой-то разговор. Мальчику назначили наказание. Я получила от него стыдливые извинения, а от взрослых – указание больше о нем не беспокоиться.

– Этот мальчик просто был напуган и зол из-за того, что не имело к тебе никакого отношения, – сказала мама позже за приготовлением ужина и покачала головой, словно давая понять, что знает больше, чем готова рассказать. – У него куча своих проблем.

Так мы обычно и разговаривали о буллерах[128]. В детстве это было легко понять: буллеры – трусы, внутри они просто испуганные люди. Я замечала это в Диди, агрессивной девчонке из моего квартала, и в Дэнди, моем дедушке, который бывал груб даже со своей женой. Они нападали, потому что чувствовали себя обиженными. Их лучше было избегать, а если это не удавалось, давать отпор. По словам моей матери, которая, наверное, предпочла бы, чтобы на ее надгробии высекли девиз «Живи и дай жить другим», главное – не принимать оскорбления или агрессию буллеров близко к сердцу.